К настоящему времени на голову читательской и зрительской аудитории постоянно обрушивается огромный поток дезинформации об истории Великой Отечественной войны, как составная часть информационной войны.

И требуется постоянная борьба с этим потоком. Причём не на уровне призывов и деклараций, а на уровне детального, аргументированного анализа. В своё время многие считали, что «незачем нам оправдываться» и достаточно только клеймить наших идеологических противников. В результате у части людей складывалось впечатление, что нам просто нечего противопоставить тому, что о нас говорит противник, тем более, что его дезинформация часто облекалась в псевдонаучную, внешне убедительную форму. А нужно своевременно разоблачать ухищрения противника.

1-го марта 2016 года в музее Великой Отечественной войны в Минске прошла презентация сборника материалов «Брест. Лето 1941г. Документы. Материалы. Фотографии» [1], подготовленного на средства фонда Тиссена группой белорусских составителей под руководством докторанта Лейпцигского университета К. Ганцера и изданного тиражом в 1000 экземпляров. Согласно аннотации, сбор-ник ориентирован как на историков и краеведов, так и на студентов, а также на всех, кто интересуется историей г.Бреста и Брестской  крепости.

Сборник объёмом 723 страницы содержит материалы, касающиеся как обороны Брестской крепости, так и террора гитлеровцев против мирного населения города в начальный период войны. В начале его имеется обширная (на 19 страницах) вводная статья Ганцера под названием «Сталина длинная тень» [1, c.22-41], которую мы попытались проанализировать. И пришли к выводу, что она представляет собой попытку автора навязать пользователям сборника мнение, что не героизм защитников крепости, а то, что значительная часть их оказалась в плену, должно являться основой для научного подхода к истории обороны крепости [1, c.22-24]. В заключительной части указанной статьи он заявляет, что «советские табу в отношении плена сделали научную историографию боёв за Брестскую крепость невозможной, ведь большинство военнослужащих (около 75%), которые были застигнуты войной в Брестской крепости.., оказались в немецком плену. И ответственность за это несут не достойные сочувствия люди, прошедшие в последующие годы через ад (т. е речь ведётся не о героизме защитников, а только об их страданиях), а немецкий вермахт, который напал на Советский Союз (с чем можно согласиться) и советское руководство, которое поместило в каменную ловушку непосредственно на границе такое количество солдат и проигнорировало все предупреждения о предстоящем нападении.”*

———————————————————————————————————

*что касается просчётов с советской стороны, то речь может идти не о “советском руководстве”, а о командовании Западного Особого Военного округа, что ранее уже отмечалось в отечественной литературе.

———————————————————————————————————

И что “Научная историография станет возможной лишь в том случае, когда будут признаны эти основополагающие факты. И данный сборник может стать основой для этого”[1, c. 40 – 41]. Таким образом, налицо стремление показать, что всё, что до сих пор опубликовано в отечественной литературе по вопросу об обороне Брестской крепости, Брестского вокзала и расположенных в районе Бреста ДОТов 62-го укрепрайона, не имеет отношения к научной историографии.

Статья вполне может оказать воздействие на недостаточно подготовленных читателей. Однако проведенный нами анализ указанной статьи показал, что при более или менее внимательном подходе к ней выявляется целый ряд отступлений от принципа объективности и даже здравого смысла.

Так, в разделе статьи «Плен в советском праве» Ганцер, с одной стороны, утверждает, что «ответственность за пленение, как правило, лежит не на пленном [1, c.24], т. е. признаёт, что могут быть случаи, когда такая ответственность может иметь место. Поэтому, исходя из здравого смысла, следовало бы определить, в каких случаях ответственность всё-таки лежит на самом пленном. С другой стороны, на той же странице Ганцер критикует существовавшее в советском праве теоретическое различие между понятиями «попасть в плен» и «сдаться в плен добровольно», т. е. именно стремление разделить эти  два понятия. В разделе «Общественная реабилитация – основа для научной историографии» он утверждает, что «дифференциация понятий «попал в плен» и «сдался в плен» возникла в сталинскую эпоху и должна была исчезнуть вместе с ней» [1, c.39]. Также он заявляет, что советское законодательство сильно отличалось от того, которое, в том числе и в России, действовало раньше [1, c.25]. Хотя в той же статье содержатся примеры того, что различное отношение к попаданию в плен в зависимости от обстоятельств имело место даже в Киевской Руси (различалась «трусость» и пленение не по своей вине). Что в Артикуле Воинском Петра 1-го были перечислены обстоятельства, при которых сдача крепости не влекла за собой обвинения [1, c.25-26]..Следовательно, в остальных случаях капитуляция рассматривалась как вина. В частности, в перечне обстоятельств, при которых сдача в плен не рассматривалась как основание для обвинения, фигурировало “отсутствие отдельного приказа сражиться до последнего”. Значит, при наличии такого приказа сдача в плен при любых условиях давала основание для обвинения.

         Помимо этого, можно привести и другие, более поздние примеры, не затронутые Ганцером. То, что сдача в плен при определённых обстоятельствах рассматривалась дореволюционным российским законодательством как преступление, подтверждает дело генерала Стесселя, командовавшего гарнизоном Порт-Артура в русско-японскую войну 1904-1905г. и преданного суду за то, что он сдал крепость, “не употребив всех средств к дальнейшей обороне” [2]. В 1-ю мировую войну имел место приказ генерала Брусилова «О месте командира в бою», где говорилось, что «для малодушных, сдающихся в плен или оставляющих строй, не должно быть пощады»)[3, с.249].

Так что отрицательное отношение к сдаче в плен при наличии возможности продолжать боевые действия (с соответствующими последствиями для сдающихся), т. е. разделение понятий «попасть в плен» и «сдаться в плен добровольно» вопреки утверждению Ганцера, существовало давно, до возникновения Советской власти и Советского законодательства.

Ганцер утверждает, что с 1920-х годов в СССР распространилось мнение, что попавший в плен красноармеец совершил предательство [1, c.24]. В качестве доказательства он приводит статью 193 УК РСФСР от 1929г., где говорится о наказании «за сдачу в плен, не вызывавшуюся боевой обстановкой». Но ведь сама формулировка статьи свидетельствует о том, что речь идёт не о любом факте попадания в плен, а о сдаче в плен, не вызывавшейся боевой обстановкой, т. е Ганцер вновь впадает в противоречие.

Далее Ганцер солидаризируется с утверждениями У Гёкен-Хайдль о том, что «хотя в теории ни попавшие в плен красноармейцы, ни их семьи не должны были привлекаться к ответственности, если пленение произошло не по вине солдата (значит, дифференциация понятий, касающихся обстоятельств попадания в плен, признаётся даже соотечественниками Ганцера), и о том, что в советских правовых документах речь идёт о наказании «за намерения», а также, что «во время правления Сталина со всеми без исключения военными, попавшим в плен, обращались так, будто в плен они сдавались добровольно». При этом он ссылается на приказ Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941г., и заявляет, что этот приказ приравнивал пленных к дезертирам, требовал расстреливать лиц, намеревающихся сдаться в плен. Также с осуждением он говорит о том, что этот приказ «призывал попавшие в окружение подразделения самоотверженно сражаться до последней возможности» [1, c.26]. Тогда как в действительности в приказе говорилось о необходимости принятия решительных мер в отношении лиц, во время боя срывающих с себя знаки различия, прячущихся во время боя, дезертирующих в тыл и сдающихся в плен. О попавших в плен по независящим от них обстоятельствам или намеревающихся сдаться в плен там не говорилось [4, c.237-240]. Что касается требования сражаться в окружении до последней возможности, то не мешает вспомнить, что со стороны немецкого командования также не было иных требований к своим войскам, оказавшимся в окружении, во всяком случае, на советско-германском фронте до момента полной и безоговорочной капитуляции вермахта.

В подтверждение своего заявления о том, что лица, прошедшие плен, массово подвергались репрессиям, Ганцер ссылается на сведения о количестве арестованных и расстрелянных военнослужащих, отставших от своих частей и бежавших с фронта, взятые из справки НКВД, датированной октябрём 1941г. [1, c.27]. Хотя в этом документе о лицах, прошедших плен, вообще не говорится [5, c.423-424]. К тому же из указанной справки Ганцер исключает общую цифру задержанных, из которой ясно, что более 96% задержанных были сформированы в части и вновь отправлены на фронт, а расстреляно было 1,55% от общего числа задержанных, а это коренным образом меняет общую картину.

Касаясь судьбы граждан, репатриированных после победы над Германией, Ганцер приводит в качестве достоверных оценки У. Гёккен- Хайдль, которая в число репрессированных (примерно 57% репатриированных) включает миллион бывших пленных, вновь призванных в ряды Красной Армии, но якобы «зачастую продолжавших службу уже в штрафных батальонах» [1, c.27], которых в действительности после окончания боевых действий просто не было. Были рабочие батальоны НКО, но служба в них была военной службой, а не уголовным наказанием [5, c. 399-400]. В то же время Ганцер вообще не рассматривает российские сведения, введённые в научный оборот с 1995г., согласно которым по итогам проверки по состоянию на 01.03.1946г.[5, c.396] 18,31%  были направлены к месту жительства, призвано в армию 42,82%, зачислено в рабочие батальоны НКО 22,37%, а в распоряжение НКВД было передано только 14,69% бывших пленных и 1,76% гражданских репатриантов.

Из 36 генералов, попавших в плен в начале войны и вернувшихся в мае-июне 1945 г, арестованы и преданы суду были только 11, а остальные либо восстановлены в армии, либо по состоянию здоровья уволены в отставку [5, c.399].

Что касается проверки лиц, бывших в плену, в окружении или угонявшихся в Германию, то проверка лиц, прибывших с территории, занятой противником, является обычной контрразведывательной практикой и проводилась и другими странами. Достаточно обратиться к мемуарам О. Пинто – бывшего начальника голландской контрразведки во второй мировой войне («Охотник за шпионами», «Друг или враг» ) [6, 7]. И жизнь показала, что такая проверка была необходима. Ведь была массовая заброска агентуры противника из числа бывших советских граждан, в т.ч. пленных, в ряды Красной Армии, в советский тыл, в ряды партизан и подпольщиков [8, c. 94-95]. Хватало и внутрилагерной агентуры в лагерях для военнопленных и для угнанных на работу в Германию. Были и те, кто выслуживался перед оккупантами, шёл на службу в вермахт, полицию, коллаборационистские формирования, включая карательные части. Кстати, изменническую. и карательную деятельность определённого количества из них удалось раскрыть далеко не сразу после завершения Великой Отечественной войны. Так, только в 1951г был осуждён к расстрелу бывший пленный Рудзянко, ставший агентом абвера и сыгравший такую чёрную роль в судьбе минского подполья. В начале 60-х годов был разоблачён палач г. Оболи каратель Н. Эккерт. В течение ряда последующих лет было разоблачено несколько групп карателей из батальона Дирлевангера. Только в конце 70-х годов удалось разоблачить «Тоньку- пулемётчицу». Поэтому вопрос под № 17 в анкете относительно нахождения в плену или интернирования, а также об обстоятельствах освобождения, которым так возмущается Ганцер, был далеко не праздным. И вопрос, строго говоря, касался не только того, был или не был человек в плену или находился на работе в Германии, но и обстоятельств того, как он туда попал, а также как он себя проявил там и после освобождения. Кстати, утверждение Ганцера, что такой вопрос содержался в анкете, которую приходилось заполнять каждому советскому гражданину вплоть до развала СССР [1, c.29], не соответствует действительности. При приёме на работу в обычные гражданские учреждения заполнялась не эта анкета, а «Личный листок по учёту кадров» в котором, во всяком случае к 1959г., такого вопроса не было.

         При чтении статьи Ганцера может создаться впечатление, что факт попадания в плен автоматически превращал человека в изгоя. Хотя, как известно, были примеры совершенно другого рода. В 1944г. звание Героя Советского Союза было присвоено П.М. Машерову [9] и Б.А. Булату [10], которые, попав в плен, бежали и стали известными деятелями партизанского движения, а затем занимали ответственные посты. Известны факты назначения на чекистские должности в составе подразделений, действовавших в тылу врага, лиц, прошедших плен, бежавших из него и затем положительно себя зарекомендовавших [11, c. 26-27, 114-115].. Хотя, конечно, при решении вопросов о восстановлении бывших пленных в рядах партии, приёме в конкретные учебные учебные заведения (кроме завершения общего среднего образования ) и назначении на ответственные должности подход был достаточно строгим и без фактов перестраховки здесь не обходилось.

Не выдерживает критики и утверждение Ганцера о том, что до 20-го съезда КПСС даже писателям было запрещено затрагивать тему плена [1, c.29]. Это при том, что в 1947г. Твардовскому была присуждена Сталинская премия за поэму «Дом у дороги», где в 32 строфах с болью и сочувствием дано описание колонны наших солдат, пленённых в 1941г. [12]. Или взять первую редакцию “ Молодой гвардии” А. Фадеева и снятый по ней фильм, где рассказывается об освобождении молодогвардейцами пленных из немецкого лагеря. Ведь эти и ряд других произведений, где также затрагивалась указанная тема, были в тот период официально изданы и прошли цензуру Главлита.

Сожалеет Ганцер и о том, что «в доступных воспоминаниях ни один из защитников крепости не пишет, как он сдался в плен немцам, держа в руках белый флаг», и относит это за счёт того, что ветераны знали, что государство и общество желало от них услышать [1, c.31]. Таким образом, обвиняя советскую сторону в огульно обвинительном подходе к бывшим пленным, Ганцер сам огульно обвиняет во лжи ветеранов, прошедших фашистский плен. Другое дело, мы вправе предположить, что те, кто «сдался в плен, держа в руках белый флаг», либо постарались не вернуться на преданную ими Родину, либо предпочитали помалкивать об этом позорном факте в своей биографии.

Хотя Ганцер и претендует на то, что им открыт путь к действительно научному анализу вопроса о пленении защитников Брестской крепости, но никаких серьёзных действий в направлении такого анализа не предпринимает. И даже попыток оценить:

1. Сколько человек к моменту начала боевых действий находилось на излечении в находившемся в крепости окружном госпитале, а также сколько было таких, кто потерял в боях боеспособность (раненые, контуженные, больные, ослабленные)?
2. Сколько защитников крепости было захвачено в плен в рукопашном бою?.
3. Сколько попало в плен в состоянии растерянности и при полном израсходовании боеприпасов?
4. Сколько вышло сдаваться в плен с белыми флагами или платками?
5. Сколько перебежало на сторону противника?
6. Сколько из попавших в плен впоследствии бежали и активно участвовали в борьбе с  врагом?
7. Сколько было казнено гитлеровцами за участие в сопротивлении в лагерях для военнопленных

При этом следовало бы учесть такие моменты, как:

1. Невозможность в той ситуации эвакуировать в советский тыл лиц, потерявших боеспособность и, таким образом, вошедших в число пленных, что касается не только Бреста, но и многих раненых и больных в других госпиталях в первый период войны.

2. Наличие в составе гарнизона недостаточно обученного молодого пополнения, в т.ч. из лиц, призванных с территории западных областей, чей уровень боевой, политической, да и общеобразовательной подготовки был явно недостаточен, тем более для службы в приграничном гарнизоне, о чём, кстати, имеются сведения в материалах, содержащихся в сборнике [1, c. 450-454].

3. Практику учёта немцами в качестве пленных также других лиц, не  являвшихся военнослужащими и даже не участвовавших в боевых действиях  [5, c. 370-371].

По видимому, если не учитывать рассмотренные выше моменты, то заявление Ганцера о необходимости научного подхода к вопросу о пленных представляет собой в лучшем случае призыв к рассмотрению этого вопроса, но никак не вклад в его научный анализ.

Нельзя не обратить внимание и на то, что Ганцер, обвиняющий советских авторов в выборочном цитировании немецких источников, ни в статье, ни в сборнике в целом, не приводит оценок ряда зарубежных авторов, в том числе и своих соотечественников, которые, надо полагать, лучше него знали истинное положение дел, так как были непосредственными участниками рассматриваемых событий и прежде всего отмечали стойкость Красной Армии, в частности, защитников Бреста, а не количество взятых в плен. Речь идёт об оценках Блюментритта [13, c.343] и Скорцени [14, c.106], фамилии которых в сборнике вообще не упомянуты; а также об оценках Гальдера [15, с.86] и Гудериана [16, с.131], на которых в сборнике есть ссылки только по второстепенным вопросам.

Не нашёл в статье Ганцера отражения и ряд сведений, которые, хотя и в небольшом количестве, приведены в сборнике и отражают именно мужество и упорство защитников Бреста, а также то, что сопротивлялись они достаточно долго. Речь идёт о немецких документах, фигурирующих в сборнике под номерами 20,101,134 и 163.

Проведенный анализ статьи Ганцера приводит к выводу, что при презентации сборника, состоявшейся в Бресте 27 февраля, ряд тамошних историков, повидимому, (в отличие от минчан) предварительно ознакомившихся со статьёй Ганцера, совершенно справедливо оценили её как необъективную и как проявление направления дегероизации. В ответ Ганцер в интервью, опубликованном в Интернете под названием «Это «дегероизация»? Обычная современная наука, я бы сказал» [17], сослался на якобы отсутствие научных определений терминов «подвиг», «героизм» и «герой», а также «дегероизация». Это при том, что как в русскоязычной [18, c. 537-538; 19,с.373; 20, с.53-54, 234;  21, с.254, 711; 22], так и в немецкоязычной литературе [23] такие определения имеются.

Всё это говорит о том, что мы имеем дело с очередной попыткой в наукообразной форме внедрить в массовое сознание искажённое представление об истории Великой Отечественной войны и, в конечном счёте, истории нашей Родины в целом. И вполне справедливой выглядит оценка, даваемая направлению дегероизации в статье Снегирёвой М.В.«Дегероизация – инструмент разрушения национального самосознания россиян» [24] и в толковом словаре Яценко Н.А.[25,c. 80, 311], как «отрицание трудовых, творческих и боевых героических подвигов народов и отдельных личностей». А также утверждение, что «делается это врагами России, чтобы доказать, что у нашего народа не было достойного прошлого и он годится лишь для того, чтобы быть рабом» [26, c. 135].

Заявление Ганцера, претендующего на то, чтобы сказать новое слово в истории Великой Отечественной войны, о незнании им вышеизложенных определений перечисленных терминов, не может не вызвать, по меньшей мере, удивление, если не сомнение в его искренности.

Расчёт авторов, подобных Ганцеру, повидимому, состоит в том, что далеко не каждый рядовой читатель, особенно молодой, располагает необходимой информацией и методической подготовкой, да и временем для анализа, чтобы выявить их фальсификации. Поэтому задача состоит в том, чтобы проводить, насколько это возможно, детальный анализ подобных публикаций и в популярной форме доводить его результаты до сведения возможно более широкой читательской и зрительской аудитории.

В заключение, вновь обратившись к названию заголовка рассматриваемой статьи «Сталина длинная тень», видно, что налицо тенденция представить И.В. Сталина неким пугалом. И остаётся сказать, что нам никогда не удастся донести до людей правду о Великой Отечественной войне», если мы не будем говорить о положительной роли в ней Советской власти, Коммунистической партии, комсомола и лично И.В. Сталина.

Борис Боков, генерал-майор в отставке, участник Великой Отечественной войны, член Военно-научного общества;

Станислав Градов, член Белорусского Союза офицеров.

Литература

1. Брест. Лето 1941г. Документы. Материалы. Фотографии. – Смоленск: Инбелкульт, 2016. – 723с.

2. Стессель Анатолий Михайлович –(Википедия) [ Электронный ресурс] – режим доступа https://www.google.by/search

3. Брусилов А.А. Мои воспоминания. – М.; Воениздат, 1983. – 256с.
4. Сталин И.В. Сочинения, Том 18, -Тверь, Информационно- издательcкий Центр “ Союз”. – 785с.

5. Пыхалов И.В. Великая оболганная война. – М.: Яуза: Эксмо, 2012. – 576с.

6. Пинто О. Друг или враг? М.: Воениздат, 1959. – 212с.
7. Пинто О. Охотник за шпионами. М.: Воениздат, 1959.–. 222с.
8. Соловьёв А.К. Они действовали под разными псевдонимами. – Мн.: Навука i тэхнiка, 1994. – 200с.
9. Машеров Петр Миронович (Википедия). [Электронный ресурс] – режим доступа  https//ru.wikipedia.org/wiki/

10. Булат Борис Адамович  ( Википедия) [Электронный ресурс] – режим доступа  https//ru.wikipedia.org/wiki/

11. Хохлов М.П. «Искра» радирует: записки чекиста. – Мн.: «Беларусь», 159с.
12. Твардовский А.Т. Дом у дороги. – Воениздат, 1948. – 65с.
13. Лиддел Гарт Б. По другую сторону холма. – М.:АСТ, 2014. –477с.
14. Скорцени О. Воспоминания. Неизвестная война. – Минск. Попурри, 2003– 575с.

15. Гальдер Ф. Военный дневник (Июнь 1941 – сентябрь 1942). – М.: АСТ:  Астрель; Владимир :ВКТ, 2010. – 704с.

16. Гудериан Г. Воспоминания солдата. Ростов н/Д : Феникс, 1998– 535с.
17. Ганцер К. «Дегероизация»? Обычная современная наука, я бы сказал». Электронный ресурс] – режим доступа www.bk – brest.by/2016/03/brest – fortress – research – 01

18. Советская Военная Энциклопедия., т.2, М.: Воениздат, 1976.
19. Советская Военная Энциклопедия., т.6, М.: Воениздат, 1976.
20. Словарь по этике. – М.,Политиздат, 1975.
21. Военный энциклопедический словарь, М.: Эксмо, 2007.
22. Толковый словарь Ефремовой. 2012г. [Электронный ресурс] – режим  доступа : https://slovar.cc/rus/efremova-tolk.html?start=200

23.Duden.Rechtschreibung. Bedeutung.Definition (Held, Heldentat, Heldenmut.  [Электронный ресурс] – режим доступа:.htpp\\www.duden.

24. Снегирёва М.В. «Дегероизация – инструмент разрушения национального самосознания россиян.» [Электронный ресурс] – режим доступа:  http://www.prosvetcentr.ru/Ask_to/article/articl.php?id_site=1&id_article=128&id_page=30

25. Яценко Н.Е. Толковый словарь обществоведческих терминов. СПБ:  Лань, 1999. – 528 с.

26. Давыдова А.В., Хижниченко А.Д. Классные часы. 7 класс. М.: ВАКО, – 272с.