Газета “Вперёд”, №11 (187) за ноябрь 2009, №1 (189) за январь 2010 г.

Газета “Товарищ” (№35 от 6 сентября 2007 г.) опубликовала статью Алексея Ходыки “Памяти репрессированных”, в которой рассказывается о работе “представителей общественного Оргкомитета, имеющей целью почтить память жертв сталинских репрессий” (ныне официально утвержденный как “Мемориальная комиссия” при Белорусском добровольном оществе охраны памятников истории и культуры) заставить признать официально раскопанные под Гомелем могилы как “Гомельские Куропаты”, места захоронения жертв “вялiкaгa тэрора”. Начали даже в конце каждого месяца проводить “пятиминутки ненависти”, чтобы подогревать тему тех репрессий. После этого дважды в этой же газете публиковались статьи В. Борщевского, где упоминались как давно известное “Витебские Куропаты”. Осталось теперь ожидать гродненских и могилевских, но, думаю, за этим дело долго не станет.

Новый виток “куропатской” темы на Гомельщине закрутился так. В мае-июне 2007 г. 52-й поисковый батальон Министерства обороны проводил раскопки в местах массовых захоронений людей в лесу пад Гомелем, возле Ново-Белицы, как сообщалось тогда, на основании заявлений местных жителей о расстрелах в этих местах немцами советских ополченцев и пленных красноармейцев в 1941 г.. Были эксгумированы останки 70 человек. Эксперты оценили давность захоронения 70 ± 15 лет, так что похороненные могли быть жертвами как Великой Отечественной, так и Гражданской войны.

Допускаемая погрешность результатов датирования никак не устраивает представителей “Мемориальной комиссии”. Как и в случае минских “Куропат”, они собрали показания жителей, тоже местных, которые якобы свидетельствуют о расстрелах жертв сталинских репрессий.

Па ходу раскопок командир поискового батальона Д. Баханович сообщил, что среди находок нет гильз, как нет и каких-либо других предметов, которые бы свидетельствовали о принадлежности людей к гражданским или военным. О том, что люди расстреляны, свидетельствуют отверстия от пуль и сами пули в черепах и грудных клетках.

Начальник управления по увековечению памяти защитников Отечества Министерства обороны Беларуси полковник В. Шумский официально заявил “…Однозначно определено, что это захоронение периода Великой Отечественной войны”.

Комиссия Гомельскога райисполкома не дала никакого официального заключения по этому делу. На месте массового захоронения паставлен крест, пака что без надписи. “Память о тех людях, которые погибли” — объяснила начальник отдела идеологической работы Гомельского райисполкома Татьяна Короткевич. Освятил могилы и крест местный протоиерей Сергий в присутствии военного комиссара Гомельской области В. Дорофеева, заместителя председателя райисполкома Натальи Аксёновой, а также активистов БРСМ.

Получилось так, что власти перехватили инициативу у “общественных активистов”. Тем это не понравилось, и они развили бурную деятельность. Уже по самому названию статьи А. Ходыко видно, что для него результаты экспертизы, анализ документов — дело второстепенное, он и так все знает точно. “… свидетельства жителей пяти окрестных деревень об арестах их односельчан и родственников, расстрелы 70-летней давности. Эти данные и подтолкнули Оргкомитет к действиям, ставящим целью почтить память похороненных как жертв НКВД, расстрелянных преимущественно в 1937–38 годах”. Более того, свидетели даже “вспоминали” расстрелы 1932 года. Чего же тут думать: раз массовое захоронение — значит, НКВД, 37-й год, и вообще зачем эта экспертиза, иначе же и быть не может, потому что не может быть никогда, как говорил один герой А. П. Чехова. Цену таким “свидетелям” мы знаем. З. Пазьняк нашел даже свидетелей, что никакой обороны Брестской крепости не было, это просто энкаведисты подзадержались, гоняясь с наганами за заключенными “гэтай страшнай турмы НКУС”, разбежавшимися из разбомбленных камер.

Неужели непонятно, что для того, чтобы обвинять кого-нибудь в убийстве, нужно иметь веские аргументы, скажем, такие, которые могли бы быть доказательством в суде. Даже если обвиняют НКВД, там же ведь тоже не одни палачи служили.

Проанализируем доступные нам факты этого дела. Мы не имеем доступа к представителям власти, которые руководили этим процессом, однако можем делать выводы на основании их выступлений и по некоторым внешним проявлениям. Во-первых, факт проведения эксгумации специализированным поисковым батальонам Министерства обороны —это почти на 100 % гарантия того, что там похоронены жертвы немецких расстрелов. В отличие от отрядов общественных поисковиков, которые разыскивают незахороненные останки советских солдат, погибших в Великой Отечественной войне, работа армейских поисковых подразделений проводится под плотной опекой КГБ, и на раскопки спецзахоронений жертв “сталинских репрессий” нужно непосредственное разрешение его руководства.

Вот результаты работы этого батальона за время, прошедшее от его создания в 1995 г. Найдены останки 20 тысяч военных времен Великой Отечественной войны, 377 останков с Первой мировой войны и 225 останков Отечественной войны 1812 г. Обнаружено почти 3 тысячи единиц боеприпасов, 124 единицы оружия, 6940 медальонов, 30 наград — все это с двух последних войн. Одной из последних находок были останки 360 узников концлагеря в Гродно и трех красноармейцев, погибших в 1941 г. При них нашли 1200 патронов, три гранаты и личные вещи, которые помогли определить фамилии двоих (http://news.tut.by/society/ 16.04.2008).

О том, что это гомельское захоронение относится к военному времени, косвенно свидетельствует и участие в эксгумации военного комиссара В. Дорофеева.

Раскопки выявили по солдатским пуговицам среди 70 эксгумированных четырех красноармейцев. Если найденные пуговицы 1930-х или 1940-х годов, то никакой речи о Гражданской войне, конечно, быть не может. Если же пуговицы 1918–20 годов, то исключаются 1941–1944 г.г. и 1937–1938 г.г. Особенно если на всех четверых пуговицы одного периода. Никакой информации о пуговицах в Интернете не было ни от властей, ни от “общественных активистов”. Особенно двусмысленным представляется молчание по этому вопросу начальника отдела идеологической работы Т.Короткевич. Она же наверняка знает о тех пуговицах все. А вот до нас никакой информации о них не дошло: ни через Интернет, ни от властей, ни от “общественных активистов”.

Если захоронение времен 1941–1944 г.г., то наличие вместе с гражданскими военных однозначно свидетельствует, что расстреливали немцы: военные юрисдикции НКВД не подлежали.

И еще один факт. Место раскопок 2007 г. находится всего в трех (!) километрах от “могил жертв сталинизма”, раскопанных в Гомеле в 1994 г., где также поставлен поминальный крест. Однако обычной практикой провинциальных областных управлений НКВД в 1930–1940 г.г. было проведение расстрелов в тюрьме, и до 1937 г. трупы тайно захоранивались на городских кладбищах. С 1937 г., когда количество расстреливаемых значительно увеличилась, к этим кладбищам добавлялся один спецполигон в глухом изолированном месте за городом. Два спецполигона выделялись только в крупных городах (Москва, Киев), или когда становилось невозможным продолжать спецзахоронения на участке, отведенном в 1937 г. Непонятно, зачем Гомелю, не самому крупному областному центру, понадобилось два спецполигона.

Когда ставили первый поминальный крест, официальные средства информации в 1990-х утверждали, что там похоронены уголовники, а не осужденные по политическим статьям. К тому же место раскопок 1994 г. находится в черте г. Гомеля. Массовые расстрелы в городе — это характерная черта фашистов, которые ставили своей целью расстрелами запугать население, но никак не НКВД, которому такая реклама была совсем не нужна. (Вспомните печально известную “Яму” невдалеке от гостиницы “Юбилейная” в Минске. Там фашисты расстреливали евреев рядом с домами, где жили люди.)

Может вообще оказаться, что оба эти места “Гомельских Куропат” — дело рук фашистов.

А. Ходыка пишет о предложении В. Сивчика проводить раскопки с участием “экспертов, которые представляли бы белорусскую общественность, потому что власти утаивают информацию”. Действительно утаивают, но что? Журналист А. Смолянко написал книгу по материалам Общественной комиссии, которая работала рядом с Правительственной комиссией по куропатскому делу. Общественная комиссия сделала вывод, что раскопки не дали ни одного бесспорного доказательства участия в расстрелах НКВД. Но опубликовать эту книгу в Белоруссии А. Смолянко не может. Ни одно государственное издательство не дало согласия. Не помогло и обращение к президенту. Вам это о чем-нибудь говорит, спадары А. Ходыка и В. Сивчик? Власти Беларуси предпринимают сейчас активные попытки наладить утраченные отношения с Западом, а разоблачение фальшивки о “Куропатах” этому явно способствовать не будет — вот в чем дело.

Власти утаивали информацию о “Куропатах” еще при Горбачеве. Общественная комиссия выявила факт подмены вещи, найденной в могиле: железная оковка с каблука немецкого солдатского ботинка (хорошо представляю себе этот “вещдок”, потому что пара таких ботинок долго висела на чердаке нашего дома) тихо превратилась в “кожаную набойку”, и несмотря на активный протест членов Общественной комиссии именно в таком виде и осталась в протоколах. А замолчать найденные в могилах патронташ с револьверными патронами, опасную бритву, остатки куриной грудинки, завернутой в целлофан, который в СССР не производился, — как это можно понимать иначе чем подгонку следствия под заданный результат? Где результаты анализа найденных в пробных раскопках ювелирных изделий из золота и платины (почти три килограмма!)? Член Правительственной комиссии Мария Борисовна Осипова объясняла такое поведение следователей тем, что Горбачеву надо было развалить Союз, и они ему в этом помогали.

В своей статье А. Ходыка возмущается, что командир поискового батальона Д. Балахнович заявил, что при раскопках не найдены гильзы. Но поскольку НКВД проводил в исполнение смертные приговоры в тюрьме, то никаких гильз в их спецзахоронениях и быть не могло. Наличие найденных потом гильз от нагана может быть объяснено тем, что немцы вооружали полицаев трофейным советским оружием. Поскольку немцы часто выбирали места для массовых расстрелов рядом со спецучастками НКВД (как, например, в Быковне под Киевом), могут быть рядом могилы и с гильзами, и без оных.

Анализируя деятельность НКВД того времени, я для себя вообще сделал вывод, что таких вот массовых расстрелов, в ряд над вырытой могилой, они никогда и не проводили. Ни мы, ни наши родители никогда, повторяю, никогда об этом не слышали. У немцев же это было обычным явлением, так расстреливали их айнзац-команды, и люди хорошо знали об этих расстрелах.

Интересно, а каких экспертов хотел бы иметь В. Сивчик? Таких, какие были в “Куропатах” под Минском? Специалиста по истории театра фотографа З. Пазьняка в качестве археолога и подобранных им людей? Этот “эксперт” во время раскопок находит вдруг фалагу пальца человека (“для археолога это звоночек””, по его выражению), ничего никому не говорит и продолжает дальше копать лопатой. Вместо того, чтобы с этого момента начать снимать аккуратно, слой за слоем, песок, выявляя следующие фрагменты и их взаимное расположение, он занимается анализом выражений на лицах присутствующих представителей власти (“партократов”). Хорош “профессионал”, нечего сказать.

Тогда эти “профессионалы” организовали такое давление на всех остальных, что все, что противоречило их версии, просто отметалось: факты, находки, документы. Та же М.Б. Осипова, руководившая во время оккупации подпольной группой в Минске, точно знала, кто и кого там расстреливал. Своими глазами видела, как водили на расстрел по Логойскому тракту (теперь улица Максима Богдановича) колонны евреев и советских военнопленных. Она, как и почти половина членов Правительственное комиссии, отказалась подписать ее заключение и заявила, что в документе прокуратуры нет ни одного факта, который бы достоверно подтвердил выводы следователей. В интервью газете “Вечерний Минск” она сказала: “Нас просто не слушают”. Такая же тактика и у нынешних “общественных активистов”: НКВД и никаких гвоздей! Как говорит белорусская поговорка, “Ты яму — стрыжана, а ён табе — голена!”

В своей статье А. Ходыка приводит снимок черепа с дыркой во лбу. Таких фотографий много в книге Г. Тарнавского и др. “Куропаты: следствие продолжается”, где описаны результаты работы Правительственной комиссии по “Куропатам”. Многочисленность черепов заменяет там недостаточность аргументации. Расстреливали в тюрьмах НКВД сзади снизу-вверх, в первый позвонок. Тогда пуля попадает в нервный узел и смерть наступает мгновенно (Ю.И. Мухин. Антироссийская подлость. Научно-исторический анализ. М., Крымский мост-9Д, Форум, 2003). Поэтому в черепе покойника могло быть только выходное пулевое отверстие. Если гомельские раскопки велись в самом деле на спецполигоне НКВД, черепов со входным пулевым отверстием во лбу быть не могло. Фашистские садисты стреляли в затылок, а то и лоб: “сверхчеловек” получал наслаждение от смертельного страха “унтерменша”. Свидетельница расстрела гетто в Несвиже пишет, как немец догнал охваченную ужасом жещину с маленьким ребенком на руках, расстрелял сначала ребенка, несколько минут тешился ужасом и отчаянием матери и только после этого застрелил и ее (My z Nieświeża. Wspomnienia Meshkańcow Pulaw. Pulawy, 2006). Криминалистическая экспертиза без труда определяет способ расстрела и кто его проводил, пишет Ю. Мухин.

В детстве мне пришлось видеть такие черепа — с дыркой во лбу. Почти напротив нашего дома, стоявшего тогда на окраине Несвижа, за лугом, на холме возле Городейского шоссе солдаты брали песок для стройки и выкопали много человеческих останков, соседский мальчишка видел это. Там немцы расстреливали евреев (теперь там стоит памятник 1200 жертвам). Зимой поехал на тот карьер кататься на лыжах, потому что там были крутые склоны. Снега было немного, и я споткнулся на маленьком детском черепе с дырочкой во лбу (вдумайтесь: кто-то стрелял ребенку в лоб!). Рядом лежало несколько черепов взрослых, с такими же отверстиями, и еще в памяти остался большой растрепанный мужской сапог.

Теперь в Минске наследники З. Пазьняка создают новые “Куропаты” — в Лошице и в парке Челюскинцев. Кроме того, им нужно сделать свои “Куропаты” в каждом областном центре. И вот В. Барщевский, тоже в газете “Товарищ” (№43, октябрь 2007 г.) как-то даже лирически пишет уже о витебских “Куропатах”: “В прошедшее воскресенье отправляемся в деревню Поляи, где, по воспоминаниям, расстреливали витеблян в годы сталинских репрессий”. Типичное для “общественных активистов” обоснование: “по воспоминаниям …”. Считают, что этого достаточно, чтобы кого-то обвинить в убийстве. Ну, известное дело, и крест там, конечно, тоже поставили.

Старшее поколение несвижан помнит расстрелы шести-семи тысяч евреев и возле Сновского шоссе, и в городском парке, и в глинище возле школы №2. Но эти жертвы не очень волнуют младшее поколение “гуманистов”, которые специализируются только на “жертвах сталинизма”. Ехал я однажды из Городеи в Минск в электричке с попутчиком, окончившим нашу школу двумя годами позже меня. Был он убежденным бенеэфовцем, однако давнишнее знакомство способствовало спокойной беседе. Он рассказал, что после 17 сентября 1939 г. НКВД расстреливал в Гайках под Несвижем поляков. Я знал об этой истории, потому что собирал о ней информацию для сайта www.Katyn.ru, поэтому возразил

Расстрел проводился 5 августа 1942 года. Какой НКВД мог тогда это сделать?

-А почему же руководитель несвижского Дома поляков, когда они возлагают венки на могилу в Гайках, говорит о жертвах НКВД? — вопросом на вопрос ответил мой попутчик.

При первой же встрече я спросил об этом Ивана Иосифовича Ивашкевича, о каких жертвах НКВД он говорит. Тот даже не понял моего вопроса:

-Чтобы не обострять межнациональные отношения, я всегда говорю о жертвах немецко-фашистских захватчиков, — ответил он.

А дело оказывается в том, что из 84 расстрелянных 83 были поляки и только одна белоруска — Ирена Карпач, которую взяли туда как переводчицу, она подрабатывала в школе, где училась моя мать. Немец, руководивший расстрелом, заметил, что она, желая спасти расстреливаемого, неправильно перевела с польского его ответ, и приказал расстрелять ее вместе со всеми. Отец Ирены, служивший немцам, был в отъезде и не мог ее спасти.

Список расстреливаемых составляла полиция, на тот момент уже полностью белорусская. В него включили наиболее образованных поляков (даже бургомистра Несвижа), потому что они составляли конкуренцию в борьбе за должности у немцев, поначалу при подборе кадров ориентировавшихся на поляков, которые охотно шли на службу, считая немцев “освободителями от большевиков” (Nieświeskie Wspomnienia, PRUH NOKPOL s. c., Warshawa, 1999). Добавили в список двух солдат Армии Краёвой, которые случайно попали в облаву, бывших офицеров, сержантов и солдат Войска Польского, ксендзов и монашек, и, видимо, просто чем-то не понравившихся им людей — 50-летнюю женщину с двухлетней внучкой. Ксендзов и монашек, как рассказывала покойная Мария Александровна Бабич, вывший второй секретарь Несвижского райкома КПБ, сдал провокатор. На банкете после костельного праздника (феста) ксендзы, которым за столом прислуживали монашки, слегка подвыпив, запели «Еще Польска не згинела», и за это были расстреляны. Кстати, этот расстрел совпал с кампанией по уничтожению поляков, которую немцы начали планово проводить с весны 1942 г.

И тут дело неожиданно принимает совсем другой поворот. Вместо “геноцида белорусов со стороны НКВД” появляется геноцид поляков, проводившийся белорусской полицией. Согласно определению ООН, геноцидом называется преследование по расовому, национальному или религиозному признаку, два последних здесь высвечиваются яснее ясного.

Подчеркиваю, этот геноцид проводили не белорусы, а белорусская полиция. Белорусские партизаны специально поляков или католиков не преследовали. Ныне покойный А. П. Цыбульский, старый партизан, рассказывал, как они тогда под Несвижем спасли от расстрела ксендза, который до конца был с ними в отряде и лечил партизанам зубы, потому что его духовный сан не позволял брать в руки оружие.

Поляки называли Гайки “Белорусской Катынью”. Видимо, мать моя слышала это где-то, потому и рассказала мне, что ее школьная учительница Ирена Карпач была расстреляна с польскими офицерами в Катыни. На деле оказалось, что не в Катыни, а в Гайках.

Однако как же легко приписываются эти убийства НКВД! Ни тени сомнения! Сначала придумали “Куропаты” в Минске, потом в областных центрах, а теперь уже и в райцентрах? Остановитесь, спадары, в своем “праведном” гневе! Вы тем самым способствуете забвению миллионов действительных жертв, погибших в той страшной для Белоруссии войне, каждого четвертого ее жителя. 8 тысяч памятников жертвам фашистов стоит на ее земле, 260 концлагерей и их филиалов было здесь. Вспомним хотя бы самые крупные из них:

Тростенец (Минская обл.) — 206500 погибших, четвёртый по числу жертв концлагерь Третьего Рейха (в настоящее время число жертв по уточненным данным приближается к 400 тысячам);

Могилёв (Луполово) — 40 тысяч человек;

деревня Бронная Гора (Березовский район Брестской обл.) — 50 тысяч человек;

Пинск — 59084 человека;

Масюковщина (Минск) — 80 тысяч человек;

Витебск — 90 тысяч человек;

Гомель — 100 тысяч человек;

Под Полоцком — 150 тысяч человек;

И много, много других.

На территории Белоруссии находится более 6,6 тысяч воинских захоронений, более 6 тысяч из них относятся к временам Великой отечественной войны, 142 военных кладбища и 180 массовых захоронений

Сюда же нужно отнести и так называемые «Куропаты», которые даже Геббельс, главный «свидетель» по Катыни, не додумался записать в «жертвы сталинизма». Память о мучениях этих людей не должна быть забыта. И хватит раскапывать тюремные могилы, прекратите, спадары, ваши «пятиминутки ненависти», довольно подогревать ненависть к Советской власти. Её уже добили. Или у вас теперь что-то другое на очереди?

М. Батурицкий, г. Минск. «Вперед», №11 (187) ноябрь 2009 г.